Сидели, прячась за толстыми стволами кривых раскидистых ив, за сорными кустами ольхи. Шумел ветер в кронах, но птицы знак подать не могли: крик и шум на тропе всех распугал и заставил затаиться. Будим напрягал слух, надеясь как можно раньше расслышать приближение киян. Вытянув шею, высунулся из-за ствола, вглядываясь сквозь ветки.

Вдруг Овчук, сидевший с ним бок о бок, схватил за плечо и нажал, побуждая сесть.

И Будим увидел сам – шагах в сорока меж ветвей мелькнуло большое красное пятно – щит в руках первого из русов…

* * *

Гриди шли двумя цепями, чтобы охватить полосу леса пошире – никто ведь не знал, где этот клятый брод, если он вообще тут есть. Наконец с Хрольвовой стороны свистнули – нашли. Святослав со своей половиной дружины повернул туда.

Вскоре обнаружилась тропка. Едва заметная на мху, мало хоженая, она, однако, шагов через сто и правда привела к броду. Ручей разлился здесь шире, за песчаной отмелью лежали камни – на макушке лета, когда вода низка, здесь можно будет перейти, и ног не замочив.

Быстро осмотрели заросли на том берегу. Было мало надежды, что над бродом совсем никого нет, но делать нечего. С отмели обстреляли тот берег – стрелы пощелкали по веткам, лес не ответил.

– Пошли! – приказал Хрольв, глядя на противоположный берег острым и сосредоточенным взглядом.

По шесть в ряд, оградившись щитами спереди и по бокам, гриди плотным строем вошли в воду.

– Шагаем живее! – прикрикнул Хрольв, но все и так понимали необходимость как можно быстрее преодолеть опасное место.

И едва первый ряд сделал шагов десять, как с дальнего, высокого берега полетели стрелы.

– Бегом, жма! – рявкнул Хрольв, ожидавший этого.

Теперь важнее всего было преодолеть ручей, где русы оставались так уязвимы, и войти в ближний бой со стрелками – прогнать их в лес, как это сделал Лют близ засеки. Ближнего боя гриди не ждали – главное, как можно скорее выйти из-под обстрела.

Но едва строй подался вперед, как сзади, из зарослей, в спины, прикрытые только кольчугами, ударили стрелы. Несколько человек из заднего ряда рухнули в воду.

– Сзади! – истошно заорал Гуннар, у которого в десятке вдруг сразу трое упали, с древками стрел, торчащими из спин.

И вовремя. Гриди едва успели обернуться, как ровно с неба грянул волчий вой. Из зарослей через отмель к ним уже мчалась толпа – не то люди, не то звери, не то бесы, в накидках из шкур, с дикими личинами вместо лиц. Воя, вопя и размахивая топорами, эти чуда лесные неслись на гридей, явно намереваясь порубить и смять…

* * *

– Стрелы! – во всю мочь заорал Будим и рванулся через заросли к реке.

Дернул тетиву прямо к уху – стрела ушла к серой толпе шагавших через реку русов. Вслед за ним на берег высыпала вся стая, каждый стремительно целился. Нестройным, но отрадно густым роем стрелы ринулись над водой.

– Бей! – крикнул Будим, отбрасывая лук и выхватывая из-за пояса топор. – В топоры!

Казалось, вся жизнь его сжалась в этот миг – никогда он еще не ощущал так ярко все вокруг, каждый звук, каждое движение. Выпустив по стреле, как условились, отроки стаи с воем помчались в воду, к удаляющимся окольчуженным спинам русов. Эти слепые спины казались легкой добычей – еще десять шагов, и ничто их не спасет от топоров и рогатин. Иные уже упали, вздымался мелкий песок со дна, темная болотная вода несла струи крови. Как в сказаниях, где Дунай-река кровавой струей потекла, когда гулял над ней князь Хотимир молодой с дружиною хороброю…

Быстрее! Мнилось, от напряжения вся кровь кипит в жилах, каждая мышца играет, грудь раздувает от силы, вот-вот оттолкнешься мокрыми ногами от дна и полетишь, сам как стрела, как камень из пращи. И, как камень, ударишь в толпу врага и разнесешь ее в клочья. Мгновение казались тягучими, медленными, члены не поспевали за мыслью – а мыслью Будим был уже там, возле русов, уже крушил их, рубил, топил в ручье и топтал. Чтобы ни следа, ни памяти… Быстрее, пока враг ошеломлен внезапным ударом, растерян, не способен отбиваться… Все решали мгновения.

Сквозь гомон впереди раздался повелительный крик на чужом языке. И пока Будим делал два-три шага, зрелище перед глазами сменилось как по волшебству. Как во сне, когда вдруг из одного места мигом переносишься совсем в другое. Вместо спин перед ним возникли лица – бородатые, свирепые лица возбужденных и разозленных зрелых мужиков. Круглые красные щиты выстроились клином, и острие этого клина оказалось нацелено прямо на него. Над ними виднелось железо шлемов, вызывающе, хищно торчали клинки мечей, наконечники копий, лезвия топоров.

Ноги еще спешили, а мысль споткнулась. Мелькнула растерянность – теперь не отроки стаи бежали на русов, а русы – на них. Вот только что Будим видел перед собой спины бегущих на врага Овчука и Лелёшки, как вдруг они исчезли – как ветром сдуло, он даже не успел увидеть куда. А вместо них совсем близко, в двух шагах, оказалось железное лицо – шлем, кольчужная занавесь круговой бармицы, так что видны были только глаза – голубые, полные холодной, смертоносной ярости.

Почти безотчетно, еще на первом порыве, Будим со всей силы грохнул топором по несущемуся на него красному щиту. Чуть руки из плеч не вырвал, зато раздался треск, от щита отлетело несколько досок. Вспыхнуло ликование – есть! И…

Прямо в него вдруг ударила молния. Будим ощутил, как неведомая горячая сила пронзает тело, но не успел понять, что это такое. Удар длинного острого клинка обрушился на плечо и развалил от ключицы до середины груди.

…Когда слушаешь предания о подвигах Хотимира, кажется, что смерть воина обитает за тридевять земель – где-то за лесами дремучими, за болотами седучими, за тропами звериными, за хоботами змеиными… Где-то на острове Буяне, на Сыром-Матером-Дубу, в ларце, на конце иглы… И пока Дуб не рухнет, сине море не всколыхнется, игла не переломится – не будет смерти.

А она оказалась так близка – в руках Селявы из Гуннарова десятка, на лезвии «корляга» по прозванью Серый Змей. И так легко спорхнула оттуда…

* * *

Когда воющая стая бесов в страшных личинах выскочила из зарослей позади, Святослав находился в середине строя. Обернувшись на крик, он тут же невольно охнул – стрела с дальнего берега прошила руку насквозь, войдя чуть ниже рукава кольчуги. От внезапной боли и изумления резко вдохнув, он так и застыл с приоткрытым ртом. Билась мысль: надо немедленно что-то делать. Но что? Куда кидаться – вперед, назад?

Зато Хрольв, увидев бесов позади, сразу оценил: засада, мы меж двух огней.

В сотских Хрольв ходил не так давно – всего полгода. Но перед этим он провел в ближней дружине почти всю жизнь, с отрочества, прибившись к Ингвару еще до того, как тот стал киевским князем. Сперва был просто хирдманом, потом несколько лет – телохранителем, потом получил под начало десяток. Особыми подвигами не прославился, но человеком считался опытным, храбрым и надежным.

Что сейчас делать, Хрольв сообразил в один миг. Вся эта затея с обходом моста ему не нравилась с самого начала – вернее, он не считал, что возглавлять этот обход должен сам юный князь. Пусть бы Ивор отправил пять своих десятков! Но сотский не мог оспаривать княжеский приказ. До особого мгновения.